♦♦♦ ничего не дарит кайф - в уме большие суммы
не заговаривай мне зубы, я знаю, ты - супер
мне нужно что-то, чтобы чувствовать, а ты снова пасуешь ♦♦♦

макс приземляется рядом с эос на кожаный диван, мимикрируя с ним, кажется, ещё немного и его кожа сама поменяется, слезет некрасивым, грязно серым носком, обнажая новую, поблескивающую в свете неона чешую, язык раздвоится, а зрачки превратятся в узкую полоску. он беззвучно шипит, приближаясь к ней ближе, кожа к коже, лишая личного пространства и ненужного расстояния между, загоняет в угол между подлокотником и своими бёдрами, ведёт дорожку пальцами от одного угловатого плеча до другого. кожа эос белоснежно аристократична, даже в темноте он видит её веснушки, разбросанные хаотичными созвездиями на тонкой коже, мурашки и вздёрнутый пушок светлых волос от прикосновения.

смелая
гордая
анечка.

время замедляется, не для эос, но для макса точно, всё в каком-то ебаном слоумо - тыльной стороной он оглаживает её плечо, она руку не скидывает,

т е р п и т

вдоль шеи с пульсирующей веной, стоит надавить и сможешь почувствовать учащённый ритм адреналинового гонга, далее по загривку, где-то под волосами и остановиться в районе скулы выступающей, за которой зубы плотно сжатые спрятаны.

  [indent] - ну что же ты, расслабься, а то так даже неинтересно. словно не ты сама пришла, а я тебя насильно сюда затащил.   - макс шепчет / шипит возрождённым аспидом/ девушке куда-то в районе шеи, зарывается носом в волосы. - бля, от тебя и твоего запаха меня штырит лучше любой дури, ты прямо феномен. - он усмехается и делает глоток из стакана, пододвигая к ней её же рюмку с текилой.

[indent] - ну что, за тебя и прекрасную компанию, этих долбоебов не считаем. кстати, пацаны, может сходите погуляете, пока мы тут вопросы свои решаем, пока вы мне тут не особо нужны. - макс кивает друзьям в сторону танцпола, даже не намекая, а прямо посылая нахуй - те уже порядком надоели своим гоготанием, рассеивая внимание от основного лота этого вечера .

один глоток, второй, третий, виски обжигает горло. макс хочет расслабиться, хочет набить голову ватой, хочет закинуться чем-то, снять напряжение, упасть в густую воду воронового крыла, обволакивающую шёлком, сдавливающую барабанные перепонки звенящим звуком. эос рядом пьянит не хуже, от одного присутствия её здесь кровь разносит эндорфин по всему телу, пускает по вене предательский яд.

она мимолётный кайф.
она подсадит.
она отравит.

воскресенский снова и снова задаёт себе вопрос - да что в тебе, сука, такого? не будь она тёлкой вани, смог бы взгляд макса зацепиться за неё? нет. да он бы, блядь, просто прошёл мимо, возможно, заценив на секунду её шикарный зад. его кроет от неё, от её присутствия рядом, от того, что она пришла, от стекла, хрустящего на зубах в мелкую крошку от мерзкого ощущения, что и эос любит ваню так сильно, что готова трахаться за бабки с максом. с тем, кого ваня ненавидит, с тем, кого должна ненавидеть и она.

ваня. ваня. ваня. ваня. ваня. ваня.

весь ебаный мир крутится вокруг вани, вся жизнь, кажется, макса, крутится вокруг него. бег по кругу в центрифуге замеса между двумя бывшими друзьями. макс хочет сделать ему больно, очень больно. ему бы хватило его поломанных пальцев или других частей тела, но ваня живучий, зарастёт, оправится. а вот сердечко нежное реанимировать сложнее. его бы под пресс пустить, перемолоть в мясорубке, раздробить на части и раскидать на съедение животному дикому, живущему внутри воскресенского червоточиной мести.

миллион — и я твоя на одну ночь. чего ты хочешь взамен?
 
макс усмехается, прикидывая в голове нули в размере шести. губа не дура, приятные циферки, ей бы умотать куда-нибудь на бали, опалить кожу свою белоснежную загаром, а она, скорее, о себе совсем не думает. он берёт руку её, спрятанную между колен, в свою, а вторую почти по-хозяйски заместо кладёт, сжимая кожу в районе бедра внутреннего.

[indent] - аппетит неплохой, похвально, люблю, когда у девушек большие амбиции. только я тут узнал, что этого не хватит даже наполовину помочь твоему малышу, у него пиздец какие большие проблемы. слишком   б о л ь ш и е. почти в три раза.

[indent] - мне не нужно в три раза больше. мне нужен миллион. или ты меня плохо расслышал?  - огрызается, показывая свои милые острые зубки.

[indent]  - это нужно быть совсем глупой, чтобы отказаться от трёх лямов, с учётом того, что условия нашей сделки почти не поменяются, не считая ввода дополнительного соглашения в виде ма-а-а-леньких фетишей. знаешь, - он сдвигает два пальца, показывая самую малость, а сам взгляд с неё не спускает хищный, смакуя неопределённость эос, наблюдая за тем, как взрастил в ней зерно сомнений. - хотя знаешь, я меняю полностью условия сделки. три миллиона или ничего. можешь прямо сейчас встать и пойти нахуй и дальше наблюдать...

[indent]  - я согласна.

[indent] - ... как твой ваня идёт на дно. - макс не успевает договорить, как аня его прерывает.

ставки сделаны, ставки больше не принимаются.

воскресенский хлопает себя по коленям в радостном жесте, оставляя поцелуй на тыльной стороне ладони девушки. такая же как все, всё-таки промаха нет. если предлагают больше, бери, пока дают, хватай кусок, да пожирнее.

[indent] - ну что же, предлагаю закрепить наши договоренности финальным шотом и поедем ко мне. только мне нужно сделать ещё одно дельце, прежде, чем мы уедем. - стекло о стекло звенит колокольчиком, эос вливает в себя рюмку от безысходности, желая смазать в своих воспоминаниях сегодняшнюю ночь. макс встает с кресла, свешиваясь с перилл в поисках своих друзей на танцполе и набирая номер шарка. - можете возвращаться, давай, бегом.

им хватает минуты подняться наверх. словно два стервятника, они смотрят на эос с довольными лицами.

[indent] - эй, ебала сделали поспокойнее, а то сейчас лопнут. - осаживает их, напоминая лишний раз, что они лишь второстепенные роли в этом изумительном представлении. - ну что же, а н е ч к а, они поедут с нами, ты же не против? или ты думала я тебе три миллиона дам только за своё участие?  умножаем на три.

и это не блеф. либо она срывает джек пот, либо ставка не сыграла.

Яркие огни отражаются в воде и небе. Мир кажется калейдоскопом, собираясь в разные цветные узоры, стоит только моргнуть.

Сампо опьянен. Сампо в восторге. Сампо громко смеется.

АХАХАХААХАХАХАХХАХАХАХАХАХАХАХХАХАХАХАХАХХАХАХААХАХААААХАХ

Сампо стоит на берегу моря, раскинув руки в стороны. Волны бьют по ногам, наполняя водой ботинки, обливая брюки, обрызгивая каплями до макушки. Ветер играется с волосами, то и дело падающими на глаза, попадающими в рот. За спиной разносится музыка, в которой тонут сотни ничего не подозревающих голосов. Голосов, которые еще не знают, что их кошельки были опустошены.

Веселитесь. Пойте. Танцуйте. Пока остальные плачут и корчатся от боли. Положите себя на алтарь радости. Познайте вкус бессмысленности всех переживаний. Вкусите этот кисло-сладкий опьяняющий напиток. Возрадуйтесь. Прежде чем горькими слезами обольете свои жалкие жизни.

Холод пробуждает. Холод напоминает, возвращает из эйфории.

Сампо смотрит в темную морскую даль. Луна сегодня скрылась. Луна не хочет ликовать вместе с ним и Ханаби. Сампо не обижается, ему ее немного даже жаль.

Окрашенный красками радости мир медленно теряет свою яркость.

Окрашенный смехом шум в ушах затихает, возвращая на берег, на котором слышны только звуки волн, музыка и крики. Ужасающие непрошенного зрителя мужские крики.

Сампо не оборачивается. Сампо смотрит перед собой. Темнота перед ним напоминает поглощающее и пожирающее звуки и краски с берега небытие. Сампо смотрит немигающим взглядом вперед, пока маска на его лице не спадает, падая в качающиеся темные волны.

Медленно стихающее удовлетворение конфликтует с неразборчивым ощущением пустоты внутри. Сампо не понимает, но и не пытается понять – это не тот путь, который он выбрал. Сампо теперь сказочно богат, пока не потратить все за пару недель во всех частях вселенной. Сампо всегда мало, но он не из тех, кто будет сидеть над деньгами, гладить их и приговаривать о том, как он хорош. Так делают оставшиеся позади, обведенные вокруг его ловких пальцев. Сампо Коски потратить все до копейки. Сампо Коски поведет вперед веселую нацию, готовую выпить за его счет.

Смеющаяся маска качается на волнах, когда Сампо делает к ней тяжелый шаг, борясь с волнами, заходя дальше в воду, по пах. Она смеется над миром, над устоями, над бессмысленностью и глупостью, над навязанной строгостью. Она смеется над Сампо, над Недотепами в масках, над кричащим мужским голосом за спиной. Она смеется. Она смеется тем шире, чем громче голос.

ВХАХЗАХВЗХЗАХХВЗАВХАЪХПЪХАЪПХЪАХПХАХЪВХЪАХЪВХПЪХВЪХАЪХАХПХ

Сампо поднимает маску и смотрит на нее долгим взглядом, тем же каким смотрел в бесконечную темную морскую даль. Смотрит за тем, как она искажается все больше и больше, как слезы текут из ее пустых глазниц, извращаясь, отражая лицо Сампо на лакированной поверхности, вырисовывая слезы радости на его лице.

Крик за спиной становится нечеловечным, диким и громким.

Резко повернувшись, Сампо смотрит на две фигуры на берегу, скрытые в тени деревьев. Песок в той стороне особенно темный – впитывающий подаренную ему свежую кровь. Волны засасывают дальше в море. Сампо выходит на берег, получая разочарованный удар по ногам от воды, не сумевшей утащить его в пустоту.

Оставляя за собой мокрый след, Сампо идет к Ханаби, стоящей над мужчиной в дорогом костюме. Сампо не чувствует жалости и сожаления. Сампо позволяет Ханаби развлекаться, утоляя ее жажду к познанию своей эстетики радости. Но сейчас он чувствует, что та на грани.

Лисья маска закрывает лицо. Лисья маска готова впитаться в кожу. Стать Ханаби.

Сампо это чувствует. Сампо хватает ее за руку грубо, не позволяя заходить дальше.

Человек, перед ними лежащий, издает хриплые звуки и блюет кровью.

Два маски смеются и плачут, искажаются, завывают. Одна в руке, вторая на лице.

СМЕЙТЕСЬ.

Сампо не смеется. Он говорит только нежное, но не требующее возражения:

— Довольно.

Никаких бесполезных смертей при мне.

— Сними маску.

Пока она не съела тебя заживо.

Error. Error. ERROR. System error.

Про… про… ро-сим извинения у-у-у-у…абонента.
Система пытается-пытается-тается-тается подключиться…

Дикий в своей ненормальности сигнал бьёт по ушам, грозя разорвать перепонки. Но мужчина больше переживал за собственный мозг, который от этого визга готов был просто разорваться на две ровные половинки. К тому же, мигая ярко красными, словно цветы ликориса, всполохами перед глазами и разного рода окошками с уведомлениями об ошибках, что не прочитать нормально, не отключить. Повторяющий следом за текстом противный электронный голос, тоже не добавлял спокойствия. Заикаясь и захлебываясь, как умирающий в припадочных муках вместе с текстом, оставляя за собой нервно дергающийся глаз и головную боль.
…к основному источнику питания. Приносим и-и-и-извинения за…
Да имел я этот ваш источник! Вырубайся чертова галлюцинация!

Взглядом, которым глава пика Цинцзин всматривался в кнопку с крестом в углу полупрозрачного окошка, впору было разрезать все двенадцать пиков Цанцюн до основания или залить их кровью, так и жаждущей пойти горлом. Для пущей убедительности стукнув несколько раз сложенным веером по собственному глюку, который обиженно пошел рябью и всё же исчез из поля зрения.

— Проклятье!

В пылу праведного гнева, молодой мужчина взмахнул рукой, расправляя веер с живописным узором гор и принялся старательно им обмахиваться. С момента своего пробуждения, эта была первая попавшаяся ему в руки и единственная вещь, которая давала примириться с действительностью: ощущая реальность предмета в руках, куда-то направить собственное волнение и за которым его же можно скрыть. Удобно.

Но, как бы он не злился, в груди по непонятным причинам разливалась тоска и грусть. Хотя почему без причин. Их у него внезапно оказалось неприлично много, так бы кому их передать жестом доброй воли. Мало того, что стоило открыть глаза, как оказалось, что он ничегошеньки не помнит, так ещё и какая-то хрень начала орать, что он переместился в роман в тело персонажа по имени Шэнь Цинцю и что ему надо изменить сюжет “Путь гордого и бессмертного демона”, чтобы вывести его на другой уровень популярности. Правда почти сразу выйдя из строя, так и не удосужившись объяснить, что это вашу_ж_мать такое? Из плюсов он успел узнать: как его зовут, что он старейшина пика Цинцзин и что у него есть меч Сюя. Что ж… в крайнем случае, этим самым мечом можно проткнуть того, кто устроил ему этот личный психодел. Потому как остальные вроде не видели этой летающей за ним хрени.

На каких-то инстинктах, Шэнь старался сохранить лицо и не впадать в панику, задавая изначально глупые вопросы по типу: “Где здесь камера? О, у вас отличные костюмы, шили сами или заказывали?” Кстати, что такое камера, он бы и сам хотел знать. Хватило и того что, когда глава школы узнал о том, что он его не помнит, чуть сам не впал в полное отчаяние и самобичевание. Зато не поленился объяснить положение дел в школе, за что ему отдельное спасибо и плюсик в карму. Уделив зачем-то особое внимание какому-то мелкому. Вроде он его назвал Ло Бинхэ.
Бедный ребенок, которого заперли в сарае для дров. И, черт возьми, с его собственной подачи!

Мысленно отвесив себе знатного подзатыльника за жестокое обращение с детьми и проводив главу, первым что сделал Шэнь, так это прикрикнул Мин Фаня и приказал выпустишь мальчишку. И тут же его личный глюк словно из ниоткуда начал столь же припадочно вещать об ООСе. Что это была за дрянь, Шэнь разумеется не понял. Или понял, но не мог сказать откуда он знает об этом. Но чтобы Система не говорила, так же быстро исчезала, оставляя своего подопечного самому разгребать то, во что он вляпался. И его это вполне устраивало.

Вдох. Выдох. Прикрыв глаза Шэнь опустил ресницы, скрывая за веками зеркала души и все кипящие в них эмоции, ведь не должно великому мастеру вести себя столь импульсивно. Надо собраться. Взять себя в руки и вернуть память, разобраться с личным нарушителем его душевного и психологического спокойствия в лице системы и найти того, кто виновен во всем происходящем.

Заранее положив цветочки на могилку автора этого второсортного романа, заклинатель поднял взгляд на гладь озера перед собой. Всё же в душе он явно был ценителем искусства, ведь спустя некоторое время созерцания открывшейся перед ним картины, на душе стало немного легче, а на губах заиграла тенью улыбка.

когда эван влетает в отдел с новым анекдотом: «играли как-то еврей и немец в прятки. немец искал первым. еврей хорошо спрятался, но немец все равно его спалил», на него смотрят с неким упреком. когда эван открывает рот, чтобы пошутить о своем начальстве, на него заранее кидают соответствующие взгляды, после которых рот закрывается. хороший ведь анекдот. эван как увидел его в твиттере, так сразу о рихтгофене вспомнил.

эван проходит к столу с бумажками, смотря на них с нескрываемой досадой. не из-за количества макулатуры, а из-за того, что он не ощущает, что его здесь ценят. в школе вот одноклассники ценили. иногда били, но ценили.

хендерсон вздыхает, жалуясь в очередной раз таре: «там говорят курсивом и громко смотрят — этому где-то учат чародеев? у вас там в академии был такой электив?» потому что кажется, что у эвана не хватает квалификации. и не только в плане магии.

о жизни он задумывается, когда сидит на диване рядом с батей, который дарит ему новый накопитель в честь того, что его сын уже две недели работает там, где он хотел (отец, а не сын). эван смотрит на побрякушку и бросает искреннее «спасибо», но без какого-либо энтузиазма.

— я тут разговаривал с ханной, она просила передать тебе поздравления, — эван сразу признает имя матери своего друга и уже заранее знает, что услышит дальше. потому что слышал это очень часто. только раньше его никто не поздравлял. только раньше последующее относилось сразу к обоим.

— ты еще не рассказывал кори? потому что она удивилась, — эван как-то не задумывался о том, что это является достаточно интересной информацией, тем более в последнее время они встречались только онлайн, а там дела есть поважнее, например, сходить на босса.

— а затем сказала, что хотела бы, чтобы и кори пошел к нам в отдел. он вроде хороший мальчик. я был бы не против, и тебе было бы веселее, — последнее выдает, почему и мистер хендерсон топил за кори. хочет, чтобы эван не ходил с кислым ебалом. хочет, чтобы сын не разочаровался в его профессии. хитро.

— может, ты с ним поговоришь? я уже пообещал ханне, — батя в своем репертуаре. эван морщится и начинает тираду о том, что тому следовало хотя бы поговорить с ним сначала.

но все же мысль кажется ему не такой и плохой. ведь если в отделе появится кто-то вроде кори, то туда ходить станет гораздо веселее. будет с кем поебланить про новые тайтлы и игры. будет с кем похехекать с мемов. потому что большей части отдела сначала потребуется объяснить, что такое мем, прежде чем с ними хехекать. ну вы понимаете, эти деды. они ведь даже не знают, что такое демоваторы (а это ведь прошлый век), о каких мемах может идти речь.

но чтобы эван оказался в отделе, ему пришлось знатно проебаться, поспорив с отцом. с миллером же следовало что-то еще придумывать. как минимум следует заменить часть с батей. можно, конечно, поспорить. можно устроить соревнование в мортал комбат. но эван заранее знает, что будет повержен (пусть кори он обычно заявляет, что просто всегда поддается, но будем честны).

поэтому эван решает начать сразу с тяжелой артиллерии — с нытья. и подготовит презентацию «почему в отделе преступлений весело и туда следует пойти стажироваться».
слайд первый: причина №1. в отделе много интересных личностей с богатым опытом и увлекательными историями.
слайд второй: причина №2. потому что я там, епта, а ты че думал, это главная причина.
слайд третий: *изображение*

довольный своей подготовкой эван стоит на пороге дома миллеров. дверь открывает мама кори и широко улыбается.

— эван, солнышко, как давно я тебя не видела! проходи скорее. скоро ужин будет готов, иди пока к кори, он в своей комнате, — и смотрит на него с некой надеждой. эван чувствует давление, поэтому его ответная улыбка становится немного перекошенной.

парень нисколько не удивлен, что кори в своей комнате. вот если бы он был где-то еще, то это действительно заставило бы эвана проверить новости на факт признаков скорого апокалипсиса.

— вечер в хату, — эван врывается громко, чуть ли не выбивая дверь. врывается и сразу же налетает на друга, сбивая с того наушники и захватывая чужую голову. дальше происходит странная возня, в которой эван пытается не отхватить пиздюлей.

не проходит и десяти минут, как в руке эвана уже находится джойстик, а на экране компа загружается игра.

— ну че, как там твоя кибер-герлфренд? — интересуется эван, пока на лице расплывается тупая ухмылка, — когда будут ваши кибер-дети? — против увлечения друга он ничего не имеет, но молчать об этом было нельзя, — или вы пользуетесь кибер-презервативами? — и смеется над своей тупой шуткой.

пальцы прожимают знакомые комбинации, пока перед ними на экране мелькают спецэффекты. и только когда эван проигрывает, он строит недовольную рожу и вспоминает, зачем он сюда вообще пришел.

— кстати, я теперь стажер в чародейской ложе, — бросает как бы невзначай, — че, на этих же персонажах? — но чувствует, что первую фразу этим не скрасить. поэтому эван откладывает в сторону геймпад и смотрит на кори, — я просто проспорил бате, — оправдывается, виновато опуская голову.

это теперь точно должно войти в топ-10 аниме-предательств.

Умные часы на запястье негромко вибрировали, подстраиваясь под сердцебиение нового хозяина, а хозяин этот стоял, глядя в одну точку, и не зная, что делать сейчас, радоваться за то, что дружище выбрался из пучин депрессии и занялся делом или же напротив, расстраиваться, потому что прекрасная, чистая, светлая квартира теперь напоминала склад контрабандиста. Пусть даже, зная Нираги, можно было не сомневаться в том, что внутри коробок вряд ли найдутся аккуратно запакованные пакеты с героином или хотя бы бедный камбоджийские дети.

— Спасибо.

Чишия отмер, направляясь следом за соседом на кухню. Ему нужно было переварить информацию, а для этого сначала занять свои руки, потому Шунтаро позволил Нираги колдовать над обеденным столом, а сам взялся качать приложение и настраивать часы под себя. Он никогда не пользовался подобными гаджетами, потому что знал свой пульс, давление и примерные фазы глубокого сна. И все-таки подарок стал приятной неожиданностью, как минимум потому, что какие-то вещи Чишии дарили только на День рождения и Новый год — родители (как правило, деньги) и коллеги (они обходились книгами и сертификатами в соответствующим магазины).

Часы довольно пискнули, синхронизировавшись с телефоном, и умная машинка принялась считывать пульс. Посчитав дело завершенным, Чишия опустил руку и пододвинул ближе к себе тарелку. От его взора не укрылись пятна чая и отпечатки пальцев, оставшиеся на толстом стекле столешницы. Тихо вздохнув, Шунтаро грустно подумал о том, что неплохо бы повидаться с Куиной и рассказать ей о новых событиях в своей жизни, а заодно узнать, ка она чувствует себя после выздоровления.

— Психолог не такой уж плохой вариант, — произнес Чишия. — Мне тоже порекомендовали. Точнее настояли. Для докторов это обычная практика.

Судя по Нираги, он все еще ломался, не в силах принять верное решение. Но какое именно решение будет верным не знал даже Шунтаро. Почему-то он не горел желанием встречаться с госпожой Арима.

— Расскажите, зачем вы сюда пришли.

Они сидели друг напротив друга, психотерапевт в кресле, что стояло в тени, так что видны были лишь ее длинные стройные ноги в модных кожаных лодочках. Чишия, напротив, сидел под светом лампы, и ему совершенно это не нравилось, ведь, как известно, на большинстве допросов применяется именно эта техника. В лицо заключенному бьет яркий луч, не дающий скрыть ни единой эмоции, тогда как полицейские находятся вне зоны видимости. Очень удобно, черт возьми.

— У меня есть предписание от главврача.

Взмах ручки. Она давит на бумагу блокнота, вырисовывая иероглифы. Чишия спокоен. Техника допроса на него не действует, потому что его эмоциональный диапазон не может поспорить своей широтой даже с зубочисткой.

— И все?

— Да.

Госпожа Арима сменила позу. Теперь она закинула ногу на ногу. Кожаное кресло под ней слегка поскрипывало. Запах мебель абсолютно свежий — раньше в больнице был психотерапевт, но по какой-то причине она ушла, а новая хозяйка пожелал сменить всю обстановку. Теперь все было как в классических американских фильмах — уютная мягкая мебель, рабочий стол из светлого дерева, кремовые шторы на окнах и мягкий ковер под ногами. Рисунок на нем был затейливым. Если смотреть с разных сторон, увидишь разные же фигуры.

— Хорошо. Вы можете звать меня Арима. Я могу называть вас Чишия?

Второй шаг — установление доверия. Это Шунтаро знал тоже — в его университете два года преподавали курс базовой психологии. После направления разделились, и одно время Чишия продолжить обучение на клинического психолога.

— Ваш дипломы, — он не дал ответ и повернул голову, рассматривая стены, украшенные рамками. — Государственный университет Токио, после два года в университете Иллинойс. И наконец практика, снова в Токио. Сначала частная, а теперь вы решили податься в больницу при университете. Захотели вернуться в альма-матер или есть что-то еще?

Женщина продолжала писать. Пауза затягивалась, Чишия равнодушно смотрел в сторону. Молчание его не беспокоило.

— Чишия, на последнем приеме у вашего лечащего врача вы упоминали о проблемах со сном. Кошмары, но не бессонница. В вашей семье кто-нибудь страдал расстройствами нарушения сна?

— Предполагаю, все дело в амбициях, — Шунтаро будто не слушал. — Вы добились, чего хотели. Уверен, Иллинойс принял бы вас с распростертыми объятиями, как и Токийский университет. Но преподавательская деятельность вас не интересует. Вам не так много лет, однако, как я понял, вы обладаете солидным опытом. Уверен, вы рассматривали для себя две возможности — отдаться деятельности в больнице при родном университете или же начать работу с заключенными. Вы здесь, а значит, последних вы решили приберечь на десерт.

— Какие у вас отношения с родителями?

Чишия медленно повернул голову и устремил взгляд на женский силуэт. А вот и третий шаг — поговорить о семье. Постараться найти причину в глубоком детстве. Возможно, ребенка подвергали физическому или эмоциональному насилию. Или же он и вовсе не знает своих родителей, потому что они отказались от него и передали на воспитание в приемную семью. Также был вариант с отцом или матерью, рано умершими. Или кто-то из родителей принял решение завести новую семью.

— Вы не найдете в моем детстве ничего интересного. Меня всего лишь мучают кошмары. Я хочу спать спокойно.

Ручка остановилась. Арима подняла голову и улыбнулась.

— Думаю, на сегодня хватит. Я выпишу вам рецепт, легкое снотворное. Пожалуйста, постарайтесь побольше гулять и дышать свежим воздухом. На следующей неделе мы продолжим во вторник, в то же время. Благодарю, что пришли, Чишия.

Он встал и поклонился, после чего направился к двери. Однако дернув за ручку, Шунтаро вдруг остановился. Среди дипломов он заметил кое-что странное, картину, единственную картину, что была в кабинете. На полотне было изображено чаепитие, и в героях Чишия безошибочно узнал Безумного Шляпника, Алису, Соню и Мартовского зайца.

— Что-то не так? — донеслось вслед.

— Во вторник, в то же время, — заучено повторил Чишия. — Благодарю за помощь, Онаки-сан.

Домой он вернулся раньше обычного и с некоторым удивлением заметил, что Нираги нет. На кухне нашлась кривоватая записка "Ушел гулять", сопровождаемая таким же кривым улыбающимся смайликом. Записку Чишия переложил в вазу, где обычно лежало печенье, после чего взялся за готовку, точнее все, что ему нужно было сделать, это разогреть ужин.

Дверь скрипнула и открылась в десятом часу, Шунтаро к тому момент уже устроился в гостиной, прямо на полу, скрестив ноги по-турецки. Он читал энциклопедию по психиатрии и поднял голову, когда Нираги, грязно выбранившись, запнулся о порог и буквально влетел в квартиру.

— Сложный день? — в голосе Чишии звучало равнодушное участие. — В холодильнике контейнер, разогрей. Думаю, ты голоден.

Схватившись окровавленными пальцами за голову, он раскачивался взад и вперед, пытаясь подавить рыдания, что глухим звуком вырывались из груди. Хриплые крики впитывали в себя стены, что были обиты мягкой тканью. Белые, мягкие стены, без единого гвоздя, твердого предмета, но он всё равно смог раскровить свои пальцы, без конца кусая или заламывая их.

Арису давно уже потерял счет времени в этой белоснежной комнате и перестал понимать, что происходит вокруг. Под ногами неаккуратным веером раскиданы игральные карты, при виде которых Рёхэй начинает паниковать ещё больше. Вперед-назад. Это движение давно уже становится заученным и выходит как-то на автоматизме. Назад-вперёд. Арису закрывает глаза и молит о помощи. Он не хочет оставаться здесь. Вперёд-назад. Быть может, всё то, что он видел тогда перед собой, было всего лишь плодом больного воображения? И вот она – реальность. То, к чему привели его игры. Отец постоянно говорит о том, что они до добра не доведут, особенно те, в которых надо у б и в а т ь.  Раунд за раундом. Глубокий вдох и выдох, снова заученное движение маятника, и парень прикрывает заплаканные глаза и пытается расслабиться, проглатывая слезы и очередной приступ истерики. «Пожалуйста, хватит», - одними губами произносит он, прежде чем весь мир гаснет, как звезды на утреннем небе.

Чтобы сфокусировать зрение, приходится несколько раз моргнуть. Рюхэй трясет головой, словно отгоняя ненужные мысли, которые тревожным роем загудели в его голове. Тяжелое и сбившееся дыхание мешает сконцентрироваться, а пот, что градом льётся по его телу, вызывает неприятные ощущения. Проходит еще минута, прежде чем он понимает, что лежит на кушетке в кабинете доктора Арима - мозгоправ, которого приставили в больнице сразу же, как он вышел из комы. Он не может сказать точно, помогают ли эти сеансы, но таблетки, которые ему выписали – хотя бы позволяют уснуть.

- Я снова был в этой странной комнате с игральными картами, - выдыхает он и поднимается с кушетки.
- Сеансы гипноза помогают нам понять внутренние страхи. Как думаете, почему у вас были пальцы в крови, а игральные карты снова рассыпаны по всему полу? – доктор что-то пишет у себя в блокноте, даже не поднимая глаз на пациента. Это навевает еще большее беспокойство. По всей видимости, у Арису большие проблемы с психикой.
- Я не знаю. Думал, что вы как специалист сможете мне объяснить? – Рёхэй смотрит на свои потрепанные жизнью больничные кроксы и на мгновение ему кажется, что на носке правого алеет пятнышко крови.
- Что вы чувствовали, когда были в той комнате? – Арима медленно встаёт из-за стола и подходит к парню. – Может быть, были какие-то определённые мыли? Хотели ли вы остаться там или сбежать? Или было бы достаточно убрать карты с пола?
- Страх. И я не понимал, почему я снова там. И нет, дело не в картах. Точнее, не совсем в них, - Арису пожимает плечами. – Но больше всего я боялся услышать голос.
- Какой голос, расскажите об этом?
- Что игра началась.

──────── • ✤ • ────────
Он плотно закрывает за собой дверь и всё ещё прокручивает в голове разговор после сеанса гипноза. Почему госпожа Арима считает, что это страх перед неизведанным? Были ещё слова про боязнь подвести семью, но он и так сплошное разочарование. В руках таблетница бледно-зелёного цвета. Почему-то доктор никогда не даёт блистер, бережно укладывает всё в эту коробочку, в секции по дням. Безусловно, с этими успокоительными стало намного проще засыпать. Но кошмары никуда не делись. Они преследуют его до сих пор. Даже во время гипноза не дают покоя.

Рёхэй делает несколько неуверенных шагов в сторону и опускается на твердое сидение секционных кресел, что находились рядом с кабинетом. Неужели теперь его жизнь зависит от каких-то таблеток? Он пытался прекратить их пить в прошлый четверг, но сознание тотчас помутилось. На несколько минут Арису погрузился в самый большой кошмар – он вернулся в свои страшные сны. Там, где он должен играть в игру на выживание бесконечно. Если сначала он думал, что все эти приключения происходили с ним на самом деле, то после сеансов со специалистом всё встало на свои места. Организм, который боролся за право жить рисовал причудливые и ужасающие картины в его воображении. Странно, что он запомнил несколько имён и даже смог найти их социальные сети – совпало многое. Но и тут доктор нашла объяснение, делая упор на то, что Арису, находясь в коме, мог слышать разговоры медперсонала.

«Поэтому вы и запомнили чьи-то имена. Но если вы продолжите играть в детектива, наше лечение затянется не на несколько недель, а лет».
От таблеток – утомительные побочки, но без них ещё хуже. Руки сжимаются в кулаки, коробочка отвечает ему треском и Рёхэй шумно выдыхает носом. Надо как-то постараться продержаться. Всё обязательно наладится, и он сможет жить своей обычной жизнью. Разжав пальцы, Арису видит, что по таблетнице, словно нити паутины, пошли маленькие трещинки. «Очень похоже на мою жизнь сейчас», - думает он, грустно улыбаясь такому сравнению.

Он медленно поднимается и чуть прихрамывая, идёт в сторону своей палаты. Нужно поторопиться, пока медсестра не начнёт делать обход; почему-то за Арису она очень внимательно приглядывает. Наверняка, тут не обошлось без вмешательства отца, а может быть дело в личной неприязни. Старушка Сато-сан вечно ругает непутёвого Рёхэя и пытается наставить его на путь истинный. Правда, это совсем не помогает, потому что больничная еда и все эти таблетки «для скорейшего восстановления» не вызывают у парня должного энтузиазма. Да и разве можно думать о чём-то хорошем, когда вся жизнь после комы буквально соткана из страданий и страха, обильно приправлена галлюцинациями. Рёхэй Арису постоянно видит то, чего попросту не должно быть.

Неудачно поставив ногу, он чувствует острую боль в лодыжке и ноги подкашиваются. Бледно-зелёная коробочка выпадает из рук и катится по безупречно намытому полу и раскалывается на куски. Розовые таблетки, словно напуганные звери, катятся врассыпную, а сам пациент оказывается на полу. «Нужно настоять на МРТ, я падаю уже второй раз на этой неделе», - думает Арису, морщась от боли и унижения. Очередное падение не осталось незамеченным, к нему тут же подбежали несколько человек.  – «Для полной красоты мне не хватает только словить паническую атаку, лёжа в главном коридоре больницы».

Можете ознакомиться с ними под читательским аккаунтом ♥

Шум нарастал гулом криков и грохота. Воздух нагревался, а свет наливался бордово-красным цветом, как кровь. Гидеон хмурился, вглядываясь в окружающую его атмосферу хаоса, прячась за углами домов, наблюдая за пузырями безумия и стараясь избегать соприкосновения с ними. Становилось жарковато в его пафосном голубом ковбойском костюме, но лучше он, чем уродливая оранжевая роба заключённого. Не то, чтоб он конкретно ненавидел оранжевый цвет, но носить тюремную одежду ему, конечно же, больше совсем не хотелось. Эти нелепые тряпки, старые, затхлые или пахнущие хозяйственным мылом, грубоватые, из-за которых чешется все... кажется, он слишком изнежен, привык уже к выполнению каждой блажи. Легко доставшееся из-за тёмной магии богатство вскружило ему голову и тем паче мальчишку злило, что по стечению обстоятельств он вдруг этого богатства лишился и терпел травлю, давление и побои от надзирателя, благо хоть поклонников нашел. А еще Билл смог прорваться в этот мир и благодаря ему Гидеон со своими поклонниками освободился. Но...
Что-то изнутри не давало ему покоя. Остатки совести и стыда, животного страха. Гидеон растерянно глядел кругом, периодически вытирая лицо от пота, поджимая и покусывая нижнюю губу, ёжась при взгляде на всех страдавших людей, которые бегали и суетились. С одной стороны, ему было плевать. Теперь на его шее висел золотой ключ с летящей звездой и ее радужным хвостом, ключ от шара, в котором драгоценная Мэйбл Пайнс в заточения своих фантазии, зато в безопасности и не обратится в камень или еще в бог знает что или кого. Когда придет подходящий момент, Глифул освободит ее и скажет, что оберегал ее кокон все это время. Они с Биллом сохранили для нее счастливый миг бесконечного одного лета, разве не по-геройски? Тогда она наконец примет его всепоглощающую любовь!
Наверное.
Да разумеется... нифига подобного.
Гидеон был почти уверен в том, что Мэйбл запихнёт ему этот ключ куда-нибудь в... разные "интересные" места, если узнает, что пока она была заперта, ее "дурацкие" дядюшки, "дурацкий" брат, ее эти подружки погибли или ещё как-то пострадали.
Гидеон тяжело вздохнул.
Эта потрясающая девчонка слишком... семейная. Что-то в этом было особенное. Гидеона это раздражало, но в то же время широта ее души искрилась статическим электричеством, искрами по шерсти ее ярких наивных детских свитеров, притягивала его к себе и распаляла желанием обладать, быть рядом, требовать внимания как маленький ребёнок, упорно, упрямо, капризно топая ногами. Наверно, ему просто было обидно, что Пайнсы не захотели его принять. Возможно, если бы он принял предложение дружить, то все было бы нормально. Но ему этого катастрофически мало. Она могла быть стать подругой, "сестрой", "слегка_мамой", но вот загвоздка: Гидеон не знал, что такое семья. У него было некое сумрачное понимание, до определённого момента, благодаря терпеливому отцу. Он хотел нормальных отношений с матерью. Хотел сделать свою семью, своих родителей счастливыми. Но с годами и особенно за последние года два, как нашел амулет, он потерял веру во все это. Папин талисман, мамин ненавистный не_сын_ей_отродье_фей. Какой ребенок после таких внушений продолжит верить в семью как систему? Зачем ему тогда Мэйбл в роли сестры или "мамы"? Потому и хотел он чего-то ярче, мощнее, чем такие детские роли.
Может быть, поэтому, освободившись - читай, сбежав - из тюрьмы, Гидеон пришел домой и даже не удивился, что родители куда-то разбрелись, переоделся, но пошел искать не их, а Мэйбл. И тогда Билл явился к нему с ключом. Ведь и родители не похоже, что ищут его.
Впрочем, теперь ему предстояло найти кое-кого занятного. Точнее наткнуться на него. Мужчина - Гидеон не умел определять возраст на вид - стоял возле чёрного ретро-автомобиля (кажется, папа говорил о подобных, называл шевроле импала; явно рассчитывал, что сынок забудет всю эту чушь с магией и увлечется автомобильной темой) - и совершенно ошарашенно глядел вокруг. Явно приезжий. Конечно, ныне происходящее даже для местных, привыкших ко всякой аномальщине, некоторый перебор, но тут прям на лицо человек, к подобному вовсе не привыкший. Гидеон заметил прыгающий пузырь безумия, издалека направляющийся сюда. И по какой-то причине решил предостеречь потенциальную жертву, так что подошел ближе и подергал за рукав куртки:
- Здрааавствуйте, мистер турист. Кажется, вы невовремя решили заскочить в наши края и полюбоваться крышесносными красотами. Лучше бы вам пойти со мной в более безопасное место. И берегитесь пузырей безумия, они изменят ваш облик или перевернут сознание с ног на голову, - мальчишка неестественно для всей ситуации лучезарно улыбнулся, словно он ведущий какого-то аляпистого шоу, не более, а не ребенок посреди сбрендившего города. Наверняка, со стороны это было на двести процентов дико подозрительно.

Шум нарастал гулом криков и грохота. Воздух нагревался, а свет наливался бордово-красным цветом, как кровь. Гидеон хмурился, вглядываясь в окружающую его атмосферу хаоса, прячась за углами домов, наблюдая за пузырями безумия и стараясь избегать соприкосновения с ними. Становилось жарковато в его пафосном голубом ковбойском костюме, но лучше он, чем уродливая оранжевая роба заключённого. Не то, чтоб он конкретно ненавидел оранжевый цвет, но носить тюремную одежду ему, конечно же, больше совсем не хотелось. Эти нелепые тряпки, старые, затхлые или пахнущие хозяйственным мылом, грубоватые, из-за которых чешется все... кажется, он слишком изнежен, привык уже к выполнению каждой блажи. Легко доставшееся из-за тёмной магии богатство вскружило ему голову и тем паче мальчишку злило, что по стечению обстоятельств он вдруг этого богатства лишился и терпел травлю, давление и побои от надзирателя, благо хоть поклонников нашел. А еще Билл смог прорваться в этот мир и благодаря ему Гидеон со своими поклонниками освободился. Но...
Что-то изнутри не давало ему покоя. Остатки совести и стыда, животного страха. Гидеон растерянно глядел кругом, периодически вытирая лицо от пота, поджимая и покусывая нижнюю губу, ёжась при взгляде на всех страдавших людей, которые бегали и суетились. С одной стороны, ему было плевать. Теперь на его шее висел золотой ключ с летящей звездой и ее радужным хвостом, ключ от шара, в котором драгоценная Мэйбл Пайнс в заточения своих фантазии, зато в безопасности и не обратится в камень или еще в бог знает что или кого. Когда придет подходящий момент, Глифул освободит ее и скажет, что оберегал ее кокон все это время. Они с Биллом сохранили для нее счастливый миг бесконечного одного лета, разве не по-геройски? Тогда она наконец примет его всепоглощающую любовь!
Наверное.
Да разумеется... нифига подобного.
Гидеон был почти уверен в том, что Мэйбл запихнёт ему этот ключ куда-нибудь в... разные "интересные" места, если узнает, что пока она была заперта, ее "дурацкие" дядюшки, "дурацкий" брат, ее эти подружки погибли или ещё как-то пострадали.
Гидеон тяжело вздохнул.
Эта потрясающая девчонка слишком... семейная. Что-то в этом было особенное. Гидеона это раздражало, но в то же время широта ее души искрилась статическим электричеством, искрами по шерсти ее ярких наивных детских свитеров, притягивала его к себе и распаляла желанием обладать, быть рядом, требовать внимания как маленький ребёнок, упорно, упрямо, капризно топая ногами. Наверно, ему просто было обидно, что Пайнсы не захотели его принять. Возможно, если бы он принял предложение дружить, то все было бы нормально. Но ему этого катастрофически мало. Она могла быть стать подругой, "сестрой", "слегка_мамой", но вот загвоздка: Гидеон не знал, что такое семья. У него было некое сумрачное понимание, до определённого момента, благодаря терпеливому отцу. Он хотел нормальных отношений с матерью. Хотел сделать свою семью, своих родителей счастливыми. Но с годами и особенно за последние года два, как нашел амулет, он потерял веру во все это. Папин талисман, мамин ненавистный не_сын_ей_отродье_фей. Какой ребенок после таких внушений продолжит верить в семью как систему? Зачем ему тогда Мэйбл в роли сестры или "мамы"? Потому и хотел он чего-то ярче, мощнее, чем такие детские роли.
Может быть, поэтому, освободившись - читай, сбежав - из тюрьмы, Гидеон пришел домой и даже не удивился, что родители куда-то разбрелись, переоделся, но пошел искать не их, а Мэйбл. И тогда Билл явился к нему с ключом. Ведь и родители не похоже, что ищут его.
Впрочем, теперь ему предстояло найти кое-кого занятного. Точнее наткнуться на него. Мужчина - Гидеон не умел определять возраст на вид - стоял возле чёрного ретро-автомобиля (кажется, папа говорил о подобных, называл шевроле импала; явно рассчитывал, что сынок забудет всю эту чушь с магией и увлечется автомобильной темой) - и совершенно ошарашенно глядел вокруг. Явно приезжий. Конечно, ныне происходящее даже для местных, привыкших ко всякой аномальщине, некоторый перебор, но тут прям на лицо человек, к подобному вовсе не привыкший. Гидеон заметил прыгающий пузырь безумия, издалека направляющийся сюда. И по какой-то причине решил предостеречь потенциальную жертву, так что подошел ближе и подергал за рукав куртки:
- Здрааавствуйте, мистер турист. Кажется, вы невовремя решили заскочить в наши края и полюбоваться крышесносными красотами. Лучше бы вам пойти со мной в более безопасное место. И берегитесь пузырей безумия, они изменят ваш облик или перевернут сознание с ног на голову, - мальчишка неестественно для всей ситуации лучезарно улыбнулся, словно он ведущий какого-то аляпистого шоу, не более, а не ребенок посреди сбрендившего города. Наверняка, со стороны это было на двести процентов дико подозрительно.

Ветка неприятно хрустнула под ногой. Тав замер испуганным оленем и огляделся по сторонам. Он был вором, но одно дело красться в городе, полном шума и людей, а совсем другое - пробираться через бурелом в лесу. Конечно можно было пойти напролом (как обычно делала та же Карлах, подпаливая нежные молодые листочки кустов), но сейчас это было слишком рискованно. Тав оглянулся на Лаэзель и посмотрел так виновато, как только мог.

Будто это вообще на нее подействует.

Это была не первая вылазка в компании гитьянки, но первая, где они вдвоем. И это заставляло Тава двигаться с особенной неловкостью, задевать хвостом кусты и наступать практически на все сухие ветки.

- Упс, - Тав осторожно поднял ногу с растоптанной в труху веточки. Теперь он демонстративно двигался на носочках, стараясь показать, что он не совсем дурак и шуметь не будет. Получалось не очень.

Лагерь остался позади, скрылся за густой листвой. Где-то наверху пели птицы, порхая с ветки на ветку; солнце едва пробивалось и ложилось на разросшийся подлесок скромными пятнами. Здесь пахло перегноем и упоительной свежестью, лесом и жизнью. После смрада мертвых земель, оставленных позади, это ощущалось особенно ярко.

Тав бы с радостью расслабился, распрямил плечи, но беспокойство душило. В лагере остались раненые, над которыми колдовала (во всех смыслах) Шэдоухарт. Тав там только мешался, как и Лаэзель, поэтому они и оправились в разведку.

Врата Балдура были все ближе, а беспокойства в Таве становилось все больше. Город - их конечная точка, место, где точно что-то произойдет. Тав отчаянно надеялся, что все будет хорошо, что все выживут, надают Абсолют по заднице, а потом как следует это отпразднуют. Но червячок сомнения внутри нашептывал, что он не прав. А может это личинка как-то так странно давила на мозги...

Тав тряхнул головой как норовистое животное. Хвост взметнулся и хлестнул идущую позади Лаэзель по ногам.

- Ой, прости! - Тав развернулся и поймал хвост руками, будто только так можно было с ним справиться.

Он открыл было рот, чтобы еще что-то сказать, но так и замер. Где-то рядом раздался шорох.

- Ты слышала? Шорох! И это точно не я.

Ему кажется, что по волосам скачет огромный паук с длинными тонкими лапами. Перебирает ими волоски, пробует на зуб. И каждый ему чем-то не подходит, поиск продолжается. Ему кажется, что в груди катается по ребрам раскаленный стальной шарик. Как ебаный скейтер, спрыгивает с ребра, делает финт, ломая и без того не самую крепкую грудную клетку. Он слышит издалека нарастающий гул, он все приближается, заполняет и на последнем аккорде взрывается оглушительной дробью. Он вздрагивает, ударяясь лбом о что-то твердое, кривится, осознает окружающее пространство с ленцой.

Учеба – это не его. Киса не глупый, он сообразительный, а еще изворотливый и находчивый. Ему не придется выживать за пределами родной альма-матер. Если нужно, он вгрызется в шею любой подвернувшейся возможности, найдет способ. Поэтому на уроках он часто спит, проваливается в глубину обволакивающих и сумбурных событий где-то на грани сознания. Уже который день ему снится что-то мало различимое, раздражающее и каждый раз этот непонятный звон в ушах. Пиздец как раздражает.

Не отлепляя согнутых в локтях рук от парты и не разгибаясь, от поворачивает голову направо. Рука и плечо закрывают обзор, но и этого ему достаточно, чтобы увидеть сидящего рядом Егора. Как обычно необъяснимо далекого, растерянного, ускользающего из его пальцев, как вода. Но ведь он все еще тут, реальный.

И чтобы убедиться в этом неопровержимом факте, он дает команду руке двинуться, хотя бы немного, ближе. Локоть отзывается с неохотой, но с каждой секундой тело все сговорчивее. Он чувствует чужую руку, выдыхает и достаточно резко поднимает голову, выпрямляясь. Теплый, определенно реальный и настоящий и даже никуда не просачивается.

И хоть бы чем занять руки. Невероятно скучно, даже нудно. Он зажимает между пальцами карандаш, перебирает его между костяшками, тот то и дело выскальзывает, падает, раздражает. Взгляд скользит в бок, сосредотачиваясь на тетради Мела. Он зажимает карандаш между двух пальцев и мало осознав еще даже смысл написанного, выводит:

«Менты ищут? Да они свои яйца в штанах найти не могут».

Ремарка кажется ему смешной, поэтому он улыбается широко, пару раз даже водит бровями вверх-вниз в ажиотаже, и довольно смотрит на Егора. Потом до него все же доходит смысл написанного, Иван хмурится и пытается, вспомнить, слышал ли он что-то об этом. Кажется, слышал. И на два следующих сообщения просто кивает. А предложение пойти на базу и вовсе пробуждает в Кисе желание жить. Поэтому он быстро печатает в чат:

«Гендос, я знаю, ты будешь, захвати пива, спаси этот мир от смерти в муках».

Звонок как нельзя кстати. Без разбору Иван скидывает вещи в открытую пасть рюкзака, закидывает лямку на плечи, посматривая то на Мела, но на Хенка.

- Парни, жрать хочу просто пиздец, буквально минута и я вас догоню, – и чтобы составить ему компанию ни у кого не возникло желания, он, расталкивая одноклассников и пару раз больно ударившись коленкой и боком о так не вовремя подвернувшиеся парты, буквально просачивается в коридор. Несется, не разбирая дороги, толкается, слышит в спину «ебанутый». Разворачивается на бегу, сначала показывает палец вверх и улыбается, а потом уже разгибает средний, зато все еще улыбается. Главное – это благодушие, в нем Ване не откажешь.

Он специально спускается в туалет для младших классов, в такое время в этом крыле даже учителей уже нет, лишь бы уборщицу не наткнутся. В кабинке тесно, зато очень безлюдно. Пальцы чуть подрагивают, сжимая косяк. Одна затяжка, и вот уже шумы в голове не кажутся такими недружелюбными. Наоборот, теперь они – его лучшие друзья, шепчут что-то забавное. Киса улыбается и даже посмеивается. Но задерживаться нельзя.

В столовой удается урвать последние две булки, есть действительно хочется чертовски сильно. От травки так почти всегда, зато не развозит и не тянет выпить половину барной стойки, как от порошка. Он догоняет парней на полпути к базе, напрыгивая со спины с зажатой во рту булкой. Вторую немедленно вручает Хенку, стуча его по плечу. Но не по каким-то особым причинам. Ведь правда? Просто булка была в левой руке, Хенк шел слева, так сложились звезды.

– Итак, что там по пропавшим детишкам, какие идеи, банда педофилов, охотники за органами, инопланетяне? Надеюсь хотя бы зонд им в жопу не пихали, такое точно не лечится – и, хотя ситуация вовсе не кажется ему смешной, уж очень не хочется дать ребятам паузу задать неудобные вопросы.

Поэтому весь путь к месту сбора он практически не умолкает. А может так действует трава. Она всегда открывает в нем скрытый в недрах талант к оральному искусству. Это же так называется?.. Правда?

А на базе проще, там Гендос. Ладно, там не просто Гендос, там Гендос и ПИВО. Рюкзак падает где-то у входа, а Киса падает на диван. Каждый его мускул расслабляется, он буквально растворяется в обивке, как жижа, стекая пониже. Взлохматив волосы, поднимает руки вверх.

– Гена, ты не поверишь, какие-то нехорошие люди воруют детей, только подумай, завтра это может быть один из нас, то есть понимаешь, ИЗ НАС, прости, но ты для этой роли уже староват, – сокрушается, подскакивая с дивана со смехом и попутно уворачиваясь от кулака Гены, в котором тот зажал бутылку пива.

– Это я к чему, предлагаю найти ублюдков, пока они не нашли нас первыми, в ментов веры нет, они не почешутся, пока сверху не прилетит, – крышка с горлышка отлетает на пол, а Кислов уже ловит языком стекающее по стеклу пенное.

Можете ознакомиться с ними под читательским аккаунтом ♥